Абсурдный человек не верит в бога.
Он сам свой выбирает путь –
Куда пойти ему, куда свернуть…
И лишь в его руках его дорога.

Нет вечной жизни, рая нет, спасенья.
Конец – и всё. И помощь не придёт.
Тот, кто абсурден, помощи не ждёт,
И он совсем не жаждет воскресенья.

Он скажет «нет» слепому поклоненью,
Своей свободой сможет дорожить
И жизнь прожить, как хочется прожить.
Свою – не чью-то. Не по повеленью.

И о финале неизбежном не забудет,
Но всё что до, он вправе изменить.
В последний час он сможет обвинить
Себя лишь только. Но свободным будет.

Как это много – быть способным выбирать.
За это можно и бессмертие отдать. 

Вчера –
Как чёрная дыра,
Что мысли, чувства поглощает
И в камень лица превращает…
Вчера – напрасный взмах пера.
Воспоминаний веера.
Вчера –
Ударом топора,
Судьбы бессмысленным ударом,
Всепожирающим кошмаром.
Невыносимая жара.
Вчера – ужасная пора…
Вчера –
Опасная игра,
Игра без смысла и без правил –
На кон там кто-то жизнь поставил…
Вчера – где не было добра
И всем давали номера.
Вчера –
Действительность сера.
Лил дождь косой и солнце скрылось,
И каплями стекло покрылось.
Вчера – жужжанье комара
Не прекратится до утра.
Вчера –
Враги кричат «ура».
Кричат, не выиграв сраженья,
Не замечая пораженья.
Вчера – абсурда конура.
Вчера – холодные ветра.
Вчера – пустая кобура,
От апельсина кожура.
Вчера – сомнений вечера.
Вчера – гора.
Вчера – нора.
Земля сыра,
Как мир стара.
Вчера – кора, дыра, игра…
Вчера, вчера, вчера, вчера…

Дракон – дух, сотканный из света,
Пятно, сошедшее с холста,
Как промелькнувшая комета
С огнём на кончике хвоста.
Дракон – как солнечное утро –
Из темноты ночной летит.
И чешуя из перламутра
Весёлым смехом прозвенит.
Он улыбнётся, пролетая,
Дорогу указав сквозь мрак.
Дракон – как птица золотая,
Слепящей молнии зигзаг…
Смешенье красок, буйство цвета….
Дракон, храни семейство это.

А башня превратилась в ночь –
Крылом взмахнула и взлетела,
Стремительно умчалась прочь,
Лишившись каменного тела.

А башня добралась до звёзд –
И рядом с ней они порхали,
Как птицы, спугнутые с гнёзд.
О чём-то о своём вздыхали…

Она парила в вышине
На звёздно-лунной карусели,
И в непроглядной тишине
Ей облака о ночи пели.

Под ней мелькали города,
И где-то люди танцевали…
Она ж летела ввысь, туда,
Куда душа и крылья звали.

Казалось, что предела нет,
Казалось, время бесконечно.
И как насмешка был рассвет
Жестоких слов: «Ничто не вечно».

И в башню превратилась ночь,
С луною не успев проститься
И зная: никогда не смочь
Опять от стен освободиться.

Своё ты ищешь Эльдорадо?
За этим ты собрался в путь?
Остановись, поверь, не надо.
Начнёшь – уже не повернуть.
К чему напрасная бравада?…
Не слышишь. Устремлён твой взгляд
Туда, где золотого града
Врата над озером парят.
И смерть принять в объятьях рада
Того, кто ищет Эльдорадо.

Ты клялся – ни одна преграда
Твой поиск трудный не прервёт.
Не страшен грохот водопада,
Когда мечта тебя зовёт.
Тебе не вырваться из ада,
Ты вечно будешь здесь блуждать,
А золотое Эльдорадо
Тебя во снах лишь будет ждать.

И образ призрачного клада,
Которому всю жизнь служил,
Наполнит душу мраком хлада,
Забыть заставив, что ты жил.
Себя отдав мечте одной,
Умрёшь, не обретя покой.
Поверь, такая ждёт награда
Того, кто ищет Эльдорадо.

Какофония в мозгу.
Хохот, крики «аллилуйя».
Кажется, что треснет голова.
Музыка, какие-то слова…
Грохот, лики, холод поцелуя.
Лай собаки за стеной.
Сто мелодий бьются в битве,
Резкий звук, подобный бритве.
Там поют, там кто-то умер,
Нервный стон струны одной.
Шум, хоралы, ритмы, бред…
Тишине здесь места нет.

В просвете бытия стою я одиноко,
Пытаясь заслонить ладонями лицо.
Кто я? Да я никто. Я просто жертва Рока.
Вокруг меня сильней сжимается кольцо.

Вокруг меня темно. Но здесь – светло до боли.
Я здесь чего-то жду. Чего – не знаю сам.
Я что-то упустил… Своей не понял роли.
Я шёл сквозь тишину и верил голосам.

Теперь я в пустоте, и нет нигде ответа –
Ответа на вопрос, который не звучал.
Я верил, что найду хозяина рассвета,
Я звал его, но он задумчиво молчал.

Откликнитесь! Эй, Вы! Что от меня хотите?
Зачем я нужен здесь? Зачем чего-то жду?
Зачем так резок свет?… Ответьте, говорите.
Я должен знать ответ, понять, куда иду…

Я так хочу понять, до сути достучаться.
Где смысл? И есть ли он у моего пути?
Но вынужден я вновь сквозь ночь бесцельно мчаться,
Надежду потеряв знакомый лик найти…

Я избран иль забыт? Я найден иль потерян?
Наказан за грехи, а может, награждён?
Я жертва иль герой? Я предал или верен?
Скажи, я должен знать – я умер иль рождён?

Неведенье страшно, молчание жестоко.
Покорно я стою в просвете бытия.
Кто я? Я человек. Я просто жертва Рока.
И кто-то все ходы решает за меня…

Я так хотел актёром стать,
Хотел меняться каждый день,
На сцене душу отдавать,
Хотел… Но вновь мечта – лишь тень.

Мне так певцом хотелось стать –
Кричать, страдать, о чувствах петь,
И в песне сердце открывать.
Я так хотел бы жить уметь…

Хотел писателем я стать,
Творить во снах и наяву
И жизнь свою изобретать –
И знать, зачем же я живу…

Я так хотел бы полюбить,
Над сердцем потерять контроль…
Я так хотел свободным быть,
И чувствовать восторг и боль…

Я так хотел уметь мечтать
И всей душой поверить вдруг –
Поверить, что могу летать,
И разорвать порочный круг…

Но денег с властью тяжел гнёт.
Мечты в реальность воплотить
Моя судьба мне не даёт…
Куда бежать? Кого винить?
Мне мир хотелось изменить…
Но вышло всё наоборот…

Здесь нет иностранцев,
Здесь все чужаки.
Ты сам за себя,
И померк белый свет,
И нет больше танцев,
И лишь дураки
Здесь верят в любовь,
Ведь любви больше нет.

Исчезла навеки.
И каменным мир,
Лишившись её,
Постепенно вдруг стал.
Безводные реки,
Бессмысленный пир,
Неоновых улиц
Холодный металл.

На мрачных бульварах
Улыбки мертвы.
Пустые глаза
И холодная кровь.
О нет, не в кошмарах,
А в жизни, увы,
Стал каменным мир
И ненужной – любовь…

Понять, страдая на кресте, что бога нет,
С последним вздохом вдруг узнать – напрасно всё,
Увидеть вдруг, как на земле чрез сотни лет
Они используют учение твоё.

Себе на службу повернув твои слова,
Толпа священников законы создаёт,
Где только церковь всемогущая права,
Где только церковь забирает и даёт.

А смерть орудует под именем твоим –
Костры взвиваются к безмолвным небесам,
И врут священники, и верят люди им,
Внимая с трепетом их лживым голосам,

И гибнут тысячи в бессмысленном бою,
И сотни рыцарей купаются в крови,
Неся неверующим заповедь твою,
С мечом в руке они толкуют о любви.

И вдруг становится насмешкой «не убей»,
И слишком много слёз и горя, много мук,
И наживаясь на агонии твоей,
Грехов прощением торгует сотня рук.

И лицемеры ненасытною толпой
С улыбкой постной рассуждают о Христе…
Пророк печальный, златокудрый боже мой,
Скажи – для этого ты умер на кресте?…

Толпа поклонников страшнее всех врагов –
С такой же яростью круша своих богов,
С какой когда-то воздавала славу им,
Слепым безумием ведомая одним,
Она разрушит, в миг растопчет и сомнёт
Того, кто смело впереди неё идёт.
Она усердно извратит твои слова,
И ты беспомощен – толпа всегда права.

Она считает, что ей лучше знать дано,
Куда идти тебе и как всё быть должно,
Она считает – ты их предал и забыл,
Она кричит, что ты не тот, кем раньше был.
И ей неважно – человек ты или бог.
В толпе неистовой ты вечно одинок.

Толпа апостолов страшней креста и мук,
На смерть предаст тебя не враг, а лучший друг.
Нет, не из ненависти – преданно любя –
В служеньи ревностном погубит он тебя…

Слышишь их страшный смех?
Помнишь вчерашний сон?
Руки в крови у всех.
Жертва – ты или он?

Речи твои пусты.
Ищешь – но всё не то…
В клетке – он или ты?
Загнан и сломлен – кто?

В грустных глазах его – свет.
В сердце твоём – только страх.
Выбор – он есть или нет?
Жизни – в твоих ли руках?

Воля богов слепа?
Выбор… а может, он был?
Руки умыла толпа.
Только лишь ты не отмыл.

Слышишь их страшный смех?
Слышишь, Понтий Пилат?
Руки в крови у всех –
Ты один виноват…

Робкое пение скрипки
Чуть слышно сквозь шелест дождя.
Ночь застыла в улыбке,
В комнату молча войдя.

Ветер мелодии вторит,
Крепнет с ним вместе она.
С тьмой непроглядной спорит
Яркий квадрат окна.

Люди смеются где-то,
Тени глотает листва.
В тусклом мерцаньи света
Чьи-то глаза, слова…

Мягко-коварной волною
Топит дома темнота…
Чувствую рядом с собою
Только дыханье кота,

Пришедшего слушать тоже
Скрипку, стук капель и ночь.
Ветер скользит по коже,
Сон прогоняя прочь.

Кто-то верит в науку,
Кто-то верит в искусство,
Во всесилие денег,
В незыблемость чувства,
В самых разных богов –
Кто в одних, кто в других,
Кто-то яростно верит
В отсутствие их.
Кто-то верит в то,
Кто-то верит в это,
В рай и в ад, в свой народ,
В силы тьмы или света.
Я верю в мрачного бога –
Жестокого, злого,
И лишь ему одному
Молюсь я снова и снова.
И близок час торжества –
К началу нового века
Поглотит он всё вокруг,
Поработит человека.
Бессмысленный, тёмный,
Слепой, бесконечный,
Безумья поток,
Ненасытный и вечный –
Его священный огонь
И в ваших душах горит.
Он не погаснет –
Ведь имя ему Аппетит.

Подует ветер северо-восточный,
И сотни чаек закричат: пора лететь!
Припав к биноклю, словно к скважине замочной,
Мы смотрим вдаль, пытаясь лица разглядеть.

И взломан лёд, в прозрачных гранях свет таящий,
И вспыхнет северным сияньем потолок,
Корабль призрачный, сверкающий, парящий,
Возникнет вдруг. И пол умчится из-под ног…

И в миг, когда людское море рассмеётся,
Случайно взглядом встретившись со мной,
Улыбкой юною счастливо улыбнётся
Мне сам создатель с чуть седою бородой.

Подует ветер северо-восточный…
От слёз внезапных тяжело дышать опять.
Лишь пара нот – и вновь в тревоге полуночной
Неровный стук сердцебиенья не унять.

Экран не гаснет ни на миг. Боль ожиданья,
Бессилья ярость и осенний мокрый снег…
Три страшных дня – три дня безмолвного рыданья –
Всё это в памяти останется навек.

Но мрак отступит. С моря ветер дует чистый.
Глаза закроешь – и не ночь увидишь, нет,
А лёд сверкающий, корабль серебристый
И той улыбки бесконечно тёплый свет…

Одно лишь движенье. И взгляд.
За миг открывается всё.
Ты знаешь – предательства яд
Разлит под румянцем её.

Каким же нелепым вдруг стал
Украденный наш разговор.
За льдом бесконечных зеркал
Дрожит притаившийся вор.

Дрожит под рукою рука,
И бьётся под пальцами страх,
Обеты любви на века
Лишь жестом рассыпаны в прах,

Всего лишь движеньем одним,
Таким мимолётным. И всё ж
Огромная бездна за ним –
Тоска, одиночество, ложь…

И знаешь, что это – конец.
…Офелия, где твой отец?

Мы жаждем быть целым единым,
Зная, что в цельности – счастье,
Чтобы слишком поздно понять,
Что мы что-то напутали
В чувствах или в терминах
И были всего лишь частью.

Как странно,
Что теперь ты всего лишь древко флажка,
Лежащего в запылённом пакете,
И эти
Слова, целую вечность назад, начертанные твоей рукой,
Уже не лишают сна,
Уже не отнимают покой.
А ведь раньше так много значили
Улыбки, взгляды и споры,
Самые незначительные разговоры,
Танец под «Wind of Change»
На празднике восьмого марта,
И карта
Страны, которую ты назвал моим именем,
Флажки – хранители откровений (в целях психотренинга или просто на память)…
И много других мгновений
Чувства не понарошку –
И как же всё-таки странно,
Что тот, кто был светом в окошке,
Затмевающим всё на свете,
Стал простой деревяшкой
В обрастающем пылью пакете.  

Синтетические Моющие Средства,
Отстирывающие смысла пятна
С ткани общенья людского
Так, что вроде понятно
Каждое в строчке слово,
Каждый значок по отдельности,
Но в целом –
Лёгкость бесцельности.

Пониженное чувствообразование.
И пусть вас не терзают сомнения
(смутные или не смутные),
Что, дескать, вызывает привыкание –
Идеально для потребления
Ежедневно и ежеминутно.

Новые активные добавки
Для безделья любого типа,
Для ручной стирки бремени времени
И ненужных эмоций правки.

Обладает свежим ароматом одержимости,
Вымывает ясность из взгляда,
Это – то, что вам надо!

Не раздражает окружающих и кожу,
А кроме того, ещё может
Послать ваш портрет кому-то,
И получить в ответ чью-то рожу,

При попадании в глаза неприобщённым
Промойте холодным пренебреженьем
И, ни в коем случае не отвлекаясь,
Жмите изящным движеньем
На кнопки со скоростью света
(у вас же натренированны руки).
Наша фирма Вам гарантирует:
От одиночества, излишних размышлений и скуки
Средства прекраснее нету!

Сойти с корабля –
Что может быть проще:
Слова прощанья команде,
Несколько шагов по трапу,
И ветер морской полощет
Твой плащ. Ты снимаешь шляпу
И вдруг замираешь в сомненьи
На бесконечно мучительный миг.
Ещё десяток ступеней –
И сможешь услышать крик,
Пронзительный крик океана,
Понятный лишь на земле,
Который ни разу не слышал,
Будучи на корабле,
О котором мечтал так долго
Во время всего пути.
Для этого нужно всего лишь
На берег сойти.
… А что может быть проще?
Несколько шагов по трапу,
И ветер перемен полощет
Твою грудь и вырвать стремится
Из рук фетровую шляпу,
А ты стоишь на границе
Между двумя мирами:
В одном всё предельно ясно –
Время от порта до порта,
От борта до борта – пространство,
Замкнутое постоянство:
От первых до последних клавиш
Ты всей вселенной правишь.
В другом есть всё, что захочешь,
И нет одного лишь – конца.
А ты – лишь несколько нот
В вечной сонате творца.

Да самые страшные штормы
Надёжней, чем эта земля!
… Неужто ты так и не сможешь
(а казалось бы, что может быть проще?)
Сойти с корабля?…

Появление кого-то второго
Новые двери откроет:
Ругаться и мириться снова,
Стоять друг за друга горою,
Забывать про глупые ссоры,
И даже если целый мир рухнет,
Бесконечно вести разговоры
В неизменном святилище кухни,
Ужасно кем-то гордиться,
И знать, что тобой гордятся,
Учиться чем-то делиться,
И вместе уметь смеяться,

В общем – быть не одной,
Знать, что рядом кто-то родной,
И не смотреть на мир через призму
Однодетоэгоцентризма.

Как сладко упоенье первых дней –
Единством, духом братства, мощью новой!
Мы целое, и вместе мы сильней,
На все вопросы есть ответ готовый.

…Нет смысла спорить с пеною у рта,
Кто замысел сгубил первоначальный –
Он был красив. Но эта красота
В себе уже несла конец печальный.

Иллюзия – единый хор толпы.
Рассеялся туман. И что осталось?
Повержены непрочные столпы
Того, что нам незыблемым казалось...

Что может быть и жальче, и страшней
Былых «единомышленников» круга,
С минутой каждой только лишь сильней
Единоненавидящих друг друга?…

В фарс превращая драмы,
В рамки вгоняя душу,
Пункты, планы, программы
Чувства и мысли сушат.

Всех подравняет разом
Жёсткая планка нормы,
И отупляет разум
Серый мрак униформы.

Мир усреднённых мнений,
Мир усреднённых лиц,
Только структурным преньям
Нет почему-то границ.

Взглядов чужих насажденье
(те, кто против – злодеи).
Злокачественное перерожденье
И извращенье идеи,

Харизмы рутинизация,
Смерть при жизни –
Организация.

В условности электронных писем
Ища заросшие тропки
Нашей старой игры,
Все остальные миры
Мы выносим за скобки.

И робко
Поднимают голову тени,
Которым когда-то мы дали
Наш голос. Они не знали
Обид, расставаний и ссор,
И теперь, когда мы растеряли слова,
За нас ведут разговор.

А мы выносим за скобки
Весь накопившийся сор
Из избы.
Забыть и избыть –
Не так уж и сложно?
Будто это возможно:
Превратить в запятые точки,
Начать с новой строчки,
С пустого листа,
Если рвётся бумага,
Если ручка пуста.

Но мы выносим за скобки
Наш тяжёлый багаж,
И с тобой говорит персонаж
С другими лицом и судьбою,
А не тот, кто был слишком предан
Тебе…
…или тобою?...

Опустим.
Соблазн так велик,
Не правда ли, мой друг –
Вынести жизни абзац
За пару тоненьких дуг?

Опустим…
Ведь мы говорим
Так легко и непринуждённо.
За нас подбирает фразы
Целый мир, нами рождённый.

За шатким покоем игры
Дороги коварны и топки.
И мы обходим углы,
И мы выносим за скобки…

Ей всё равно, чем считаться – раскрученным брэндом,
Очередной провокацией подлых властей,
Хэппи-эндом
Блокбастера или чёрным пиаром,
Болезнью, сопровождающейся бредом и жаром.

Надо же – сколько столетий
Разрабатывался этот
Коварнейший план –
Заманить нас навеки в ужасные сети.
И Шекспир постарался (ну как без него),
И кинематограф,
И телеэкран.

Чтоб все ожидали, искали, ловили
Только её одну.
И медленно, но удивительно верно
Рядами шагали ко дну. 

Но независимо от рассуждений
Тоскующих втайне по ней
И от теорий и мнений
Всех лишённых её –
Ты засмеёшься, и всё
Имеет смысл и дышит
Полной грудью, несётся, летит…

Вы можете сделать вид,
Будто нас нет на свете или мы не в себе,
Или мы только кадр ваших галлюцинаций
У вас ведь найдётся парочка терминов,
Для нас, учёные дамы?

А нам всё равно, чем считаться –
Ошибкой природы, раскрученным брэндом
Или жертвами злостной рекламы.

Пепел скуки на углях твоих развлечений.
Счастье – миг экзальтации, вспышкой, осколком.
Фейерверк упоения и опьяненья
Обернётся вдруг серым уныния волком.

Пепел фальши на вечном весельи нарядном –
Смех взахлёб так легко переходит в рыданье.
И во мраке хандры, ледяном, непроглядном
Ты, сняв маску, опять продолжаешь блужданье.

Пепел грусти на жизни разумной, здоровой.
Кто из нас одинок? Мне не надо ответа.
Мне лишь жаль, что в погоне за молнией новой
Ты так быстро забыла свет нашего лета.

Мне лишь жаль, что тебе показалось, что мало
Греет душу спокойное, ровное пламя.
И неон громких слов, и салют карнавала
Вдруг затмили луну, что сияла над нами.

Пепел скуки ложится тяжёлой волною,
Душит серыми пальцами замыслов реки,
Пепел фальши застыл меж тобою и мною,
Пеплом грусти, как снегом, засыпаны веки.

Как давно ты решила, что счастье – не море,
А лишь вспышка короткая в сумраке блеклом?
Как давно, нас навеки бессмысленно ссоря,
Воздух замер и угли подёрнулись пеплом?

Есть правда для блеска экрана,
Есть правда для ручки с бумагой,
Есть правда, которая поздно,
Есть правда, которую рано.

И тело кромсают на множество правд
Незримые глазу ножи.
Но что же оставит тебе самому
Прибор размножения лжи?

Есть правда для тех, кто поближе,
А есть – для случайных прохожих.
Есть правда, что вызовет жалость,
А есть и для роста престижа.

Так много возможностей душу излить,
И быстро растут тиражи.
Но сможешь ли ты отключить от сети
Прибор размножения лжи?

Есть правда, что вызовет тренья,
Есть правда – себе не признаться,
Есть правда для узких компаний
И общего употребленья.

Ты сможешь ли сам в этой мгле отыскать 
Лица своего витражи?
Иль в спешке на сотни кусков их разбил 
Прибор размножения лжи?

Как же странно, когда здесь находится кто-то –
Все обычно теряются в этих глубинах.
Как своих ты узнаешь в словесных пустотах 
И в холодных, экран закрывающих спинах?

Здесь нет братьев – здесь только одни одиночки,
Здесь есть те, чьи слова лишь три буквы вмещают,
Но нет тех, кто способен на твёрдые точки,
Ибо здесь начинают, но не прекращают.

Здесь нет мнений – лишь истина высших инстанций,
И при этом здесь все поголовно неправы,
Здесь никто добровольно не сходит с дистанций,
Нет мерзавцев и нет на мерзавцев управы.

Здесь вам совесть не будет серьёзной помехой,
Здесь у слов нету веса, у тела нет массы,
В белой дырке лица вместо грусти и смеха
Двоеточие хитрые корчит гримасы.

Здесь теряется время, теряется место,
Но никто никогда не заметит утрату.
Здесь «оно» андрогинной химерою вместо
Прежних «он» и «она» предаётся разврату.

Здесь тебе целый мир открывает объятья,
И при этом чужие все чрезвычайно.
Как же странно, когда здесь находятся братья –
Раз на вечность – так страшно, ужасно случайно…

Голос в памяти громок,
Но стихли шаги.
Только прутья решётки –
Стальные враги –
Отнимают весь воздух:
Его больше нет.
Он ушёл. На минуту?
На тысячу лет?...

И тоска неизвестности
Холодом в грудь.
В страшной песне тень смерти,
Бессилье вернуть,
Боли, скорби и ужаса
Водоворот.
Не сдержать волны горя
Металлу ворот.

Бьётся телом о стены,
Несётся на бой.
Плач ребёнка, звериный
Отчаянный вой.
Безнадёжной атаки
Безудержный пик…

Одинокой собаки
Человеческий крик.

Авторство двух рефренных строк принадлежит моему мужу. Всё в целом является попыткой жалкого подражания великому **

Мы считали - уже завязать невозможно,
Этот омут казался нам нашей судьбой,
Но теперь Гесер здесь лишь раз в месяц, и сложно
Мне представить, что раньше я был не собой.

А они, как и прежде, столики, сторуки
И по-прежнему молятся сотне богов,
Только им невдомёк, что их игр и скуки
Недостаточно для собирания слов.

Мы могли бы свернуть эти горы,
Если б нас не тревожили сны.
В этом месте есть точка опоры,
Но отсюда не видно луны.

Ты раскинулась сетью и ловишь моменты,
Но вся крупная рыба гуляет вдоль дна.
В глубочайшей депрессии маски с френд-ленты -
Так приятно узнать, что ты в ней не одна.

С ними легче - они тебе ближе, нет спору,
Только файлы их чувств пересжаты, как gif.
Я же шёл без толпы и набрёл на контору,
Где на счастье открыт безлимитный тариф.

Ты так плотно задёрнула шторы,
Опрокинула чашку вины.
В этом месте есть точка опоры,
Но отсюда не видно луны.

Мне мой свет никогда не мешал видеть город,
Не слепил мне глаза, лишь рассеивал мрак.
У тебя цель другая – ты чувствуешь голод,
И его утолить невозможно никак.

Иногда нам довольно всего полуслова,
Иногда я не чувствую камня стены,
Иногда мне так странно, что снова и снова
В точке этой стою, где не видно луны.

Даже если бы все наши споры
Смыло с берега пламя волны –
В этом месте есть точка опоры,
Но отсюда не видно луны.

В стихотвореньи о тебе
Так много первых строчек –
Вторые о бумагу рвутся, бьются…
С десяток на листе упрямых одиночек,
Что в сети рифм упорно не даются.

В стихотвореньи о тебе
Нет твёрдости и воли
Отсечь кусок строфы, закончить фразу.
Я слишком счастлив сам, чтоб помнить привкус боли,
И слишком твой размер привычен глазу.

Незаданный вопрос как прежде без ответа.
Лишь недосказанность нестройных первых строчек.
В стихотвореньи о тебе
Нет ясности, нет света…
Но, может, оттого в нём нет и точек?...

У них в песочнице война, у них в песочнице бордель.
Один другого обозвал, другой кричит: «Дуэль, дуэль!».
Они нашли в себе детей, но не нашли, чем их занять,
Они пытаются судить, но не пытаются понять.
И каждый раз они идут в сети пучину как на бой.
Как хорошо, что я не с ними, а с тобой.

А в электричке по слогам читают вслух святой Завет,
Но дальше кто кого родил у них продвинуться сил нет.
Не знаю, как они вообще заплыли в этом водоём –
Они пьяны как смертный грех, они целуются втроём.
Они хотели выйти в дверь, но дверь опять вела в запой.
Как хорошо, что я не с ними, а с тобой.

А дева в галстуке считает, что она – три мужика,
Что у неё приятный бас и очень твёрдая рука,
Но Феанор порвал колготки и ищет пилку для ногтей,
Профессор вертится в гробу – он объяснить не может ей,
Что петь фальшиво надо тише и что в её программе сбой.
Как хорошо, что я не с ними, а с тобой.

Кто-то сидит в этом кресле.
И если
Ты закроешь глаза, то можешь увидеть лицо.
И если
Ты закроешь уши, то можешь услышать звук,
Но вокруг
Слишком много людей и бессмысленных слов,
И на месте лица – суета.
И сквозь пламя свечей в плотной ткани зеркал
Отражается лишь пустота.

Можешь съесть свой рис, повторять слово «бог»,
Только этот холодный, липкий комок
Вряд ли связан как-то с холодом небытия.
Ну а он – он не с нами, ему всё равно,
Кто что врал и что пили - кагор иль вино,
И ему наплевать, сколько там волос у тебя.

А под пеплом языческой шелухи,
Ослабляющей горечь и слух,
(Про какое-то царство, какое-то небо,
Какие-то землю и пух),
Плавно переходящей в смех и в трёп
На тему, кто чего ел,
Невыносимо думать о всяческих «если»,
Невыносимо, что «кто-то сидит в этом кресле»
Однажды навеки и безвозвратно
Будет «кто-то сидел».

Рождённый летом,
Ты вышел ко мне
В первое утро зимы.
С тех пор монохромный пейзаж
Не режет мне глаз.
В этом вихре,
Стирающем линии с рук,
Могли затеряться и мы,
Но сияющим снегом
Рассыпалась ночь,
Освещая дорогу для нас.

И колючие капли
Вчерашней воды
Ударяли тебя по лицу.
И сухие осколки
Вчерашних зеркал
Отражали горящую тьму.
Занося с головой
Наши судьбы, ветра
Возносили славу концу.
Но в конце было слово,
И новой строфой
Мгла глухая открылась ему.

…Снег в шаманском экстазе
Падает вверх,
Наши души срывая с петель
В эту пропасть, где каждый один,
И каждый - иной.
Но без страха терять
Я танцую, как он,
И иду через эту метель
По незримой тропе
Сквозь метущийся мрак -
За твоей парящей спиной.

А когда он возляжет,
Устав от борьбы,
Мы забудем закрыть окно
В мире ярких цветов,
Огня и солнечных дней,
Чтоб на белом, сверкающем
Счастьем листе
Золотое увидеть пятно.
И оставить на нём
Голубые следы
Своих неразлучных теней.

Голос Термена, схожий с судьбою,
Кто же мог знать, что, тоскуя с тобой,
Слышали мы тот далёкий прибой,
Плакали мы над другою бедою.

Несправедливость, жги наши веки,
Вакуум бессилия, горло души.
Кто же мог знать, что песня души
Станет песней последней навеки?

Хватит об идоле вашем нелепом!
Не может быть «вовремя», «смысла» – нет,
«После» не встретиться. Тридцать шесть лет
Плотно холодным затянуты крепом.

Нужно ль на такты дробить непременно
В жадном отчаяньи память о нём?
Болью незримой, безмолвным огнём
Плачь, человеческий голос Термена…

И вот спасенье от смертной скуки.
Наполнишь звуком пустую сцену,
И снова в воздух вопьются руки,
И как икону – портрет на стену.

И, как и прежде, полна экстаза
Молитва новой священной службы –
Слова ль из песни, из книги ль фраза,
В любви ль признанья иль клятвы дружбы.

Но сменит осень сиянье лета,
Теряет свежесть в глазах сиянье
И ты срываешь со стен портреты,
И жаждет новых душа слияний.

И просит новых душа служений.
Без них – нет смысла, без них – нет цели.
В пьянящем вихре самосожжений –
Всегда на пике и на пределе.

Что там за дверью – тебе нет дела,
Живёшь минутой, живёшь лишь в этом.
Портрет владеет тобой всецело.
…Но что за стены под тем портретом?

В надёжных рамах – чужие лица,
И своему лишь не хватит рамы,
И снова осень, душа пылится,
И в запустенье приходят храмы.

Кого-то в угол швырнут небрежно,
И кто-то новый спешит на смену.
Всё так привычно, так неизбежно:
Портрет разорван. Портрет – на стену.

Посвящается Олесе Ростовской, богине терменвокса

Так бог творит –
Из первозданной тишины небытия
Движеньем еле уловимым извлекая
Жизни звуки.
Ось мира, ось времён, ось каждого из «я» –
И руки
Из нитей воздуха ткут линии судьбы,
И можно осязать невидимые струны,
Когда она
Вычерчивает руны,
И не рождённые «а вдруг» и «если бы»
С изнанки мира жестом достаёт.
Когда она священнодействует,
колдует,
Само Ничто безмолвное поёт.

Сосредоточенность.
Течёт по пальцам сила,
Из пустоты вытягивая суть
Вещей и слов,
Из недр незримого горнила
Ведя узор
И создавая путь.

В глазах – покой стихий, и власть - в ладони.
И право отнимать – в дрожании кистей
Движеньем вниз гася огонь агоний,
Сметая в смерти тьму биение страстей,
Движеньем вверх –
Освобождает мира пыл
Из не-существованья злого плена.

Так бог творит.
И если бы он был,
Он пел бы
Голосом Термена.

Кто-то начал рыть за компанию,
Кто-то – идейный. Но скучно – всем.
Что нового на ниве самокопания?
Откопали ли парочку свежих проблем?

Роются дружно. Археология в моде.
На прочие шалости времени нет.
Нужно в своей утончённой природе
Найти хоть немного ценных монет.

С лопатами на свою бессмертную душу –
Это занятнейшее из искусств.
Кто быстрее вытащит из моря на сушу
Окаменелости мыслей и чувств?

Копнёшь пару раз – открываются сразу
Бездны мысли и много красивой тоски.
То найдёшь редких комплексов целую вазу,
То возвышенных чувств обнаружишь пески...

А уж как соберутся по двое, по трое
Соревноваться, чей глубже раскоп,
Каждый – минимум Шлиман, в каждом камешке – Троя,
В каждой буре в стакане - вселенский потоп.

Черепки подростковых страданий лелея,
И текущих страстей зачищая пласты,
Знаешь – всё, что отрыто, достойно музея,
Понимаешь – объект уникальнейший ты!

И торопишься счастьем своим поделиться:
Отчёт о находках - скорее в печать.
Дальше – штык за штыком – и не остановиться,
Это дело несложное – лишь бы начать.

Почва легко поддаётся копанию,
Главное только – не спятить на ней,
Главное – не спутать с самопознанием
Процесс ворошения старых камней.

В плацкартной суете мы словно камни на дне,
Тень полки боковой наш охраняет покой,
И утро разгорается в летящем окне,
Над кромкой чёрных гор и у тебя под рукой.

Мы вместе так немного – лишь три тысячи лет.
А, может быть, три года – или меньше трёх дней,
Но уличная лампа салютует нам вслед,
Когда мы, взявшись за руки, проходим под ней.

По грани мирозданья бесконечно скользя,
Наощупь в пеньи рельсов узнавая наш Путь,
Мы делаем лишь то, чего не делать нельзя,
И солнце из-за гор должно вот-вот проглянуть.

Из пустоты полей вдруг возникает храм,
Кипящий жизнью муравейник, рой людской.
Окошек тёплый свет разрежет мрак густой,
И мир чужой по нам проносится - а там -

А там всё так же, как и здесь - еда, еда, кроссворды, плеер, пиво,
И чьи-то пятки, что свисают с верхней полки,
И эта тётка, что вещает без умолку,
Опять еда... В цветных обложках детективы...

Всё промелькнёт - и тёмный профиль мой в окне
Усеян звёздами далёких сёл опять.
И отраженье серых глаз твоих. И прядь
Волос растрёпанных, струящихся ко мне.

Пусть он будет злодеем,
Пусть он будет героем,
Пусть он будет святым -
Да хоть принцем на белом коне.
Мы внесём все поправки,
Теории снова построим,
И окажемся вновь
В этой полузабытой стране.

Полетят килобайты,
Пролетят километры
Дней без слов,
И мы вспомним
Язык недочитанных глав.
Сдуют пыль со страниц
Нашей книги знакомые ветры
И окажется вдруг, что неважно,
Кто прав, кто неправ.

Так пусть он будет злодеем,
Пусть он будет героем.
Пусть мы будем смеяться над ним
Или лить о нём слёзы ручьём.
Пусть мы снова поверим,
Пусть снова ту дверь приоткроем.

Говорить, говорить –
С тобою.
Не важно, о чём.

Холст серый и клубящийся, как дым,
На море с небом делит кисточкой своей,
И на шоссе, что было только что пустым,
Рисует точками бегущими людей,

Наносит контуром одним пансионат,
Как фотоплёнку проявляет зыбкий сон,
И из туманного оврага лепит сад,
И метр за метром отвоёвывает склон,

Осколки тьмы, ещё сокрытой от него,
Готовится на части расколоть,
И нежно-тихое предчувствие всего
Окрашивает в золото и в плоть,

Развешивает тени от белья,
Проснувшимся цветам дарует цвет…